День учителя - Страница 19

Она была необычной. В отличие от остальных девочек курса, одевавшихся в джинсы или платья, Ирина была одета в костюм — пиджачок и облегающую юбку по колено. Но самой интригующей деталью ее одежды были матерчатые перчатки, которые она не снимала ни на лекциях, ни в столовой. Со стрижкой «каре», красиво накрашенная, темноволосая, Мешковская казалась Андрею похожей на иностранку, француженку, хотя ни одной живой француженки он в жизни не видел. Позднее он объяснял себе, что «кинулся» на эту «леди» сгоряча, устав от девчонок в телогрейках, которых наблюдал на картошке. Но тогда, вначале, Андрей не заметил ни полных ног Мешковской, имея которые не следовало носить столь открытые костюмчики, ни слегка крючковатого носа с небольшой горбинкой — детали, которые через какое-то время начали его раздражать. Он видел только яркую эффектную брюнетку с большим бюстом. Сначала молодые люди вместе ездили в Историческую библиотеку, потом они начали сообща ходить обедать, а однажды, уже в конце ноября, не пошли на пару по английскому языку. Ирина знала язык хорошо, она окончила спецшколу, Андрей языка почти не знал, и ему повезло, что в тот год на вступительных по языку сдавали не экзамен, а зачет. Таким образом, ни он, ни она ничего не теряли в результате этого прогула. Было холодно, юноша и девушка дошли до какого-то пруда в окрестностях института и присели на скамью. Спустя примерно полчаса они начали целоваться. Вернувшись в аудиторию, Мирошкин пересел от Куприянова к Мешковской, которая до этого сидела одна — как царица. Эти изменения в личной жизни друга не оставили Куприянова равнодушным. Как-то староста подошел к Андрею и, нервно поглаживая чрезвычайно портивший его темный пушок под носом, который тем не менее он намеревался вырастить в усы, предложил рассказать анекдот.

— Еврея отправили копать землю, он и спрашивает: «Почему лопата без моторчика? (Куприянов произнес «моторчик» нарочито грассируя: «мотогчик»). Ему отвечают: «А где вы видели лопату с моторчиком?» А он: «А где вы видели еврея с лопатой?!» Правда, смешно?

— Смешно.

— Андрюха, зачем ты связался с этой еврейкой? Ты же русский человек!

— С чего ты взял, что она еврейка?

— Ну, ты даешь! А то не видно — Мешковская Ирина Вениаминовна! Да ты на ее нос и уши посмотри! А жопа! И плечи узкие. Типичная еврейская фигура. И на картошке она не была — не хотела своих ручек землей замарать.

— Знаешь, Саня, у меня нет на этот счет предрассудков. Чистых русских, наверное, вообще не осталось. У меня, например, дед — татарин.

— Как знаешь. Только смотри, все равно у тебя ничего с ней не выйдет. Вот увидишь.

— А что должно выйти?

— Не даст она тебе. Они с гоями не связываются. Чистоту породы блюдут. У нее наверняка какой-нибудь Абрам есть на примете. Обычно у евреев родители решают, за кого их «девочка» замуж выйдет. Хотя, бывает, конечно, что они опутывают перспективных русских людей, объевреивают их, дети идут половинки, точнее евреи — мамы-то у них кто?! Присасываются к русскому таланту, и он их тянет за собой. Так все теплые места и занимают. Ты вот сам посмотри — какой процент евреев среди населения России? А сколько их у нас на курсе — пятьдесят процентов, не меньше, вместе с половинками. Я даже кружок национал-патриотический собрать не могу. Одни эти, да еще всякая гнилая интеллигенция навроде тебя. Прав Костя Осташвили — надо вводить в России национально-пропорциональное представительство. Вот за то, что правду сказал, его и посадили.

Куприянов вообще любил ввернуть в разговоре имена лидеров «Памяти», называя их «Дим Димычем», «Костей» или еще как-нибудь, давая понять, что со всеми ими он знаком. А еще он часто рассуждал о необходимости суда над мировым сионизмом, о жидомасонах и просто масонах, о «черных списках», в которые сионисты заносят имена русских патриотов, о протоколах сионских мудрецов и о многом о чем другом, казавшемся Андрею Мирошкину бредом сумасшедшего. Почему-то хотелось возразить, сказать что-нибудь насмешливое, как-нибудь сбить старосту с его позиции, даже придумав себе деда-татарина, которого у Андрея сроду не было. Но в целом антисемитизм Куприянова не вызывал у Мирошкина активного возмущения, желания «заткнуть» — на бытовом уровне и в его семье относились к евреям с подозрением, хотя вслух и признавали, что те — «тоже люди, и среди них есть и хорошие, и плохие, как и среди русских». Но все это было, скорее, в теории — среди знакомых Мирошкиных в Заболотске евреев не было. В общем, Андрею было все равно. Он только не мог понять, как вся эта ересь уживается в Куприянове одновременно с хорошим знанием мировой литературы, неплохим английским, с той скрупулезностью, с которой Саня относился к изучению истории, и, наконец, с увлечением песнями группы ДДТ.

Куприянов, надо сказать, смутил Андрея. Конечно, этому национал-патриоту было свойственно видеть мир несколько искаженным. Мирошкин, например, и сам обратил внимание на значительное количество евреев на курсе, но был готов согласиться только на двадцать пять, а никак не на пятьдесят процентов. Но прогноз Куприянова, что Мешковская «не даст», задел Мирошкина за живое. Андрей даже не сообразил, что ему следует возмутиться и «вступиться за честь девушки». Ну в конце концов в присутствии Мешковской Куприянов «ничего такого» себе не позволял. И, главное, эта проклятая куприяновская фраза! Они с Ириной встречались уже несколько месяцев, зиму сменила весна, а их отношения не продвинулись дальше поцелуев и объятий. Но это, возможно, объяснялось тем, что, собственно говоря, заняться сексом им было негде. У нее дома в Новогирееве все время была бабушка Изольда Абрамовна, которая могла приютить и напоить замерзших молодых людей чаем (родители Ирины с младшим братом жили отдельно). Представить себе интим в двухкомнатной квартире Мешковских, в то время как старушка звенела чашками за стенкой, раз в полчаса интересуясь у молодых людей, «как дела», было просто невозможно. У Андрея не было и этих условий. Кстати сказать, в то время когда развивались отношения Андрея с Ириной, Куприянов завел роман с другой однокурсницей — Галей Сыроежкиной, которую нельзя было заподозрить в неарийском происхождении. И что? Тот же результат! Правда, быстро уставший от холодности своей скромной подруги, Куприянов через пару месяцев бросил Галю, встретив весну свободным и готовым к новым приключениям. А вот Андрей все продолжал возиться с Мешковской, которая его вроде бы стимулировала, особенно начиная с мая месяца, когда стало совсем тепло и можно было часами целоваться в Тропаревском парке близ института. Продолжительные занятия этим неминуемо приводили к тому, что Андрей распускал руки, чему Ирина, в общем, не препятствовала, но и до полного «безумства», как она это называла, в парковых насаждениях дело не доходило, поскольку девушка, каждый раз «почти терявшая голову», всегда ее вовремя находила, а заодно вкручивала мозги своему кавалеру Андрей плелся восвояси неудовлетворенным, с натертым о штаны членом, который все время свидания оставался в возбужденном состоянии.