День учителя - Страница 119

119

Пройдя в комнату отдыха, Саша стянула плащ, села на диван и, не стесняясь, поджала под себя красные замерзшие ноги, заодно подложив под них такие же красные кисти рук. «Здорово ее скрутило, — подумал Андрей, — наверняка заболеет». Короткое платье сбилось, и глазам Андрея были видны голые бедра девушки, а между ними — белые трусики, слегка затемненные цветом колготок. Он опустился перед ней на колени и принялся покрывать холодные девичьи ноги поцелуями. Наверное, она думала сопротивляться, но вынимать рук из-под коленок так не хотелось. Андрей встал, скинул с себя куртку и накинул на плечи девушки. Потом он вышел в коридор, зайдя на кухню, поставил чайник и нашел старое стеганое одеяло, которым, как видно, Саша укрывалась во время сна. Вернувшись, на руках перенес Сашу в кресло, а сам принялся раскладывать диван.

— Осторожно, он сломан! А что ты делаешь? — к Саше, разомлевшей от тепла, начала возращаться жизнь.

— Спасаю тебя от простуды. В твоем состоянии нужно или принять горячий душ, или полежать в тепле. Что здесь с душем, я не знаю, поэтому пытаюсь отогреть тебя другим способом.

Он уложил девушку на диван, как она была — в его куртке, лег с ней рядом и накрыл себя и ее одеялом. Оба когда-то видели нечто подобное в кино, поэтому Саша, которой нравилось, что о ней заботились, была не прочь поиграть в это. Лежа, прижавшись к девушке, Мирошкин нашел ее губы и поцеловал. Она не сразу, но откликнулась на его призыв. Водя рукой по своей куртке, внутри которой трепетало желанное девичье тело, Андрей наткнулся на что-то твердое, лежавшее в его кармане. «Упаковки презервативов», — сообразил он и улыбнулся про себя. С этого мгновения его действия носили уже вполне целенаправленный характер. Через полчаса он овладел Сашей…

На кухне бился на плите давно вскипевший чайник. Андрей встал, надел трусы и джинсы, удержавшиеся на одной ноге своего хозяина в районе щиколотки, и пошел его выключить. В дверях он оглянулся. Саша лежала на боку уже без куртки, колготок и трусиков, шерстяное платье, безжалостно растянутое, сбилось выше пупа, отчего ее ноги казались еще длиннее. Она вяло улыбнулась ему и скинула ноги с дивана. Когда Андрей вернулся в комнату с чайником и двумя найденными в кухне чашками, Саша, в трусах и знакомой белой футболке, колдовала над своим платьем — слегка намочив, раскладывала его на журнальном столике, надеясь, видно, что шерсть сядет и примет первоначальную форму. Уцелевшие колготки были аккуратно развешены на стуле, рядом с которым стояли туфли. Увидев своего любовника, Саша завернулась в одеяло, Андрей налил себе и ей в чашки мартини, она добавила в свою сок, после чего молодые люди чокнулись и выпили «за нас». Когда девушка напилась чаю, закусив его пирожным, Мирошкин решительно подошел к ней и поставил на ноги. Одеяло упало на пол. После долгого поцелуя, во время которого рука молодого человека мяла ягодицы девушки, она принесла из кухни свой набор постельного белья и застелила им диван.

— Подушка одна. Потерпишь?

— Я не собираюсь сегодня спать, — Андрей выглядел очень решительным.

Они и вправду не уснули, если не считать состояния полузабытья, в которое оба впадали ненадолго, после каждого «раза». Саша предупредила Андрея, что в десять она должна открыть клуб, а перед этим ликвидировать «следы ночного преступления». Поэтому оба боялись разоспаться и проспать. До семи часов утра Мирошкин реабилитировался в своих глазах за «бездарно проведенное лето». Надо сказать, что идти к вершинам, когда-то достигаемым вместе с Лавровой, ему было несложно — Саша была великолепно сложена, что было ожидаемо, и явно получала удовольствие от процесса. Теперь, когда они были одни, голые в постели, налет провинциальности, бывший на ней, как будто исчез — Мирошкин, ни о чем не задумываясь, занимался сексом с красивой страстной брюнеткой, а ласковые слова, которыми она его награждала, в иное время показавшиеся бы ему деревенской чушью, теперь звучали как-то трогательно и даже стимулировали обладать девушкой еще и еще.

В семь утра у них кончились презервативы и, сходив в старый, покрытый плесенью душ, Андрей и Саша сели завтракать.

— Хочешь, я тебе кое-что покажу? — лицо девушки, лишенное косметики, съеденной за ночь Мирошкиным, выглядело просто и мило.

— Покажи.

Она отодвинула от стены диван и вытащила из-за оторвавшейся обивки большой конверт.

— Этого никто еще в Москве не видел, кроме тебя и…

— Жени?

— Да, Жени.

В конверте лежали фотографии большого формата, на которых была запечатлена голая Саша в разнообразных завлекательнострастных позах.

— Это я перед отъездом сфотографировалась.

— А кто снимал?

— Один фотограф.

— У тебя с ним были отношения?

— Нет, он очень страшный, но я ему нравилась. Он предложил меня красиво снять на профессиональной технике. Я думала: в Москве это пригодится.

— Для чего?

— Ну, так… Мечты, мечты… Думала, стану моделью. А Москва такая огромная… Получилось, что для… я слишком умная, а для Москвы, как оказалось, глупая.

«Опять этот город — непонятное слово, — то ли Чанадур, то ли Шайгенгур — белиберда какая-то. Переспросить, что ли?» — но переспросить Мирошкин постеснялся.

— А почему ты к сестре не поехала в Питер? Ведь у нее получилось.

— Я всего о ней не знаю, получилось или нет, но ей, видно, не хотелось, чтобы я приезжала, если она меня к Владимиру Николаевичу направила.

— А он с ней как познакомился?

— Спонсор, который поддерживает «Носорог», хороший знакомый Любки. Моей сестры.

119