День учителя - Страница 88

Оказалось, активная застройка пощадила в этом районе остатки леса. Неподалеку даже протекала небольшая речушка. Молодые люди пошли вдоль нее.

— Почему ты мне не позвонила? Мне было без тебя плохо.

— Я звонила тебе. Два раза.

— Когда?!

— Первый раз на следующий день, в воскресенье. И мы говорили.

— Ты не звонила!

— Нет, звонила. Хотя мне, конечно, показалось, что ты какой-то странный и отвечаешь односложно, хотя и веселишься вовсю. Я подумала, ты пьяный. Выходит, я не туда попала. Потом вечером во вторник. Ты не взял трубку.

Возразить было нечего — вечером во вторник он дежурил в подвале. Мирошкин остановился и притянул Настю к себе. После поцелуя она задумчиво произнесла:

— Все-таки странно, что мы начали встречаться. Мне нравились мальчики твоего типа очень давно — лет в шестнадцать-девятнадцать. Думала, что вкус поменялся окончательно.

— А какие теперь тебе нравятся мужчины?

— Более взрослые.

— Взрослые насколько?

— Примерно тридцати пяти лет.

— Ого! И что в них хорошего?

— Как тебе сказать… Когда любишь, об этом не думаешь.

— И ты любила такого человека?

— Может быть, я и сейчас его люблю… Не обижайся. Мне иногда кажется, что ты послан мне богами. Поможешь перевернуть страницу, что ли. Жить-то как-то надо. Вот и маме ты понравился. Ты славный…

— Я не обиделся. А что это был за человек?

— Ну, почему был. Он жив-здоров. Мы вместе отдыхали в доме отдыха в Подмосковье. Родители мне купили путевку после первой зимней сессии. Он — бизнесмен. Отдыхал там с дочерью.

— Он женат?!

— Да.

— И что же?

— Ничего. Я знала, что ему понравилась. Подружилась с его дочкой — на меня клюют маленькие, все-таки какой-никакой педагогический опыт. Узнала их московский телефон. Стала звонить, искать с ним встречи. Так и пробегала полтора года впустую.

— И ничего не было?

— Ничего. Если не считать того, что я пару раз думала выпрыгнуть из окна.

Помолчали.

«А у тебя много было женщин до меня?» — в голосе девушки послышались веселые нотки.

Андрей растерялся и начал загибать пальцы, считая про себя: «Мешковская, Тенитилова…» Когда пальцы на правой руке закончились, он остановился, вспомнив, что не посчитал Веру, и задумался — это считается или нет? Настя, следя за движением пальцев, засмеялась: «Можешь не продолжать. Все уже понятно — богатое прошлое». Мирошкин смутился, ему послышалось в голосе девушки что-то вроде досады. «И чего я в самом деле попался?! Я-то у нее первый. Идиот», — подумал он, но вслух задал совершенно дурацкий вопрос, о котором тут же пожалел:

— Послушай, а вот ты тогда, в душе, не стала брать в рот. Я тебе был неприятен?

Настя смутилась, даже покраснела.

— Нет. Просто мне девчонки еще на первом курсе рассказали одну историю… Страшную. Одна девушка брала в рот, а потом зачем-то ей понадобилось сдавать анализы. Оказалось, у нее СПИД. Он, оказывается, так тоже передается. А она была девственницей. Вот я и подумала, что так — вообще глупо. Я тогда только-только поступила, а перед этим прошла серьезную медкомиссию — все у меня хорошо. Подумала: я рисковать не хочу. Поэтому в рот не беру. Извини.

По спине Андрея пробежал холодок. «Страшилка», рассказанная Настей, направила ход мыслей в неприятную сторону — он задумался о состоянии собственного здоровья. Мирошкин даже не понял тогда, что из рассказа Костюк логически следует — ему не доверяют. Настя, взглянув на его изменившееся лицо, наконец нарушила молчание.

— А я в понедельник уезжаю на дачу. На две недели.

— Как уезжаешь?!

— Ну, вот так. У меня сессия закончилась. Почти. Завтра последний экзамен. Теперь каникулы начинаются.

— Я буду по тебе очень скучать. — Мирошкину самому стало противно — настолько банальна была эта его последняя фраза, но ничего другого он в тот момент придумать был не всостоянии. — Но мы ведь увидимся еще?

— Конечно, мы увидимся до моего отъезда. Я тебе позвоню.

— Позвони. Только уж убедись, что это я.

Она улыбнулась, и Андрей увидел, как на ее лице возле не накрашенных ресниц собрались маленькие морщинки. «А ведь она не девочка уже. В окно хотела два раза выйти… Кошмар. Совсем ее извел этот…» — Андрей не стал подбирать название для «этого». Он привлек Настю к себе, обнял и стал нежно гладить по голове. Девушка подняла голову, в глазах у нее стояли слезы. И Мирошкин потянулся к ее губам своими… Они еще какое-то время гуляли, целовались, ее тело было в полном его распоряжении, разумеется, в рамках возможного в полупустом, почти прозрачном из-за скудной растительности леске, когда под ногами путается собака.

На это раз она позвонила. В пятницу утром — он едва успел войти в квартиру. В голосе ее слышалось торжество: «А нам телефон наконец поставили! Запиши номер». Андрей записал. Поговорили о ее сессии. Она была троечница, но это почему-то даже вызвало у Андрея умиление. Ему в ней нравилось абсолютно все: «Завтра! Завтра я ее увижу. Она дала мне свой номер телефона! Завтра!» И действительно, в субботу они ходили в Третьяковку. Мирошкин был там всего однажды — выводила Лаврова, — но его исторического образования вполне хватило на то, чтобы устроить для Насти целую экскурсию, — девушка даже заскучала. Она была, как всегда, прелестна в очередном коротком платьице. Потом зашли в Макдоналдс, посидели в Александровском саду. У Мирошкина не было сомнений — он нравится Насте. И кажется, очень. «Ничего, ничего, — думал он. — Забудешь ты своего женатого бизнесмена как страшный сон. Ой какая же она красивая!» Они простились у ее дома. «Мне очень хорошо с тобой, Андрюша, — сказала девушка, — жаль, что придется ненадолго расстаться. Кажется, я могла бы с тобой вот так гулять целую вечность». Они зашли в подъезд, где и предались прощальным поцелуям. Мирошкин не пустил ее в лифт, заставил подниматься пешком до двенадцатого этажа, притормаживая почти на каждой ступеньке…