День учителя - Страница 129

129

Вернувшись в «девичью», как он почему-то стал про себя называть комнату Ирины, Мирошкин убедился, что сонная завьяловская мать способна проявлять расторопность, — на столике стояли чашки, домашние пироги, конфеты. Вновь заперев дверь, Ирина достала из книжного шкафа спрятанную там выпитую наполовину бутылку красного вина и посуду. «А у вас много книг», — заметил Мирошкин, разливая вино в фужеры. «Ну, у меня еще мало стоит, основная библиотека в большой комнате. Папа в свое время много книжек покупал», — ответствовала девушка, глядя на винные пятна, вследствие неловкости ее кавалера оставшиеся на полотенце, которым был теперь застелен столик. Андрей провозгласил тост: «За чудесный день». Выпили. Жуя пирожок, Мирошкин внимательно разглядывал и комнату, и ее хозяйку: «Да, симпатичная, но недостает в ней чего-то эдакого, что может вскружить голову. Нет какой-то рассеянной в атмосфере химии. И вроде все у нее есть… Вон сиськи какие из-под свитера выпирают, а все равно не то. Пресная какая-то она, без изюминки. И не худая». Он еще раз оглядел Ирину. Да, да, стандартный набор: карие глазки, прямой носик, бледненькая, желтоватые неровные зубы (один клык на верхней челюсти слегка выпирает), большая родинка на шее (не пикантная), осветленные волосы средней длины и пышности (не Костюк, конечно), наверное, изначально — темно-русые, прыщ на лбу — таких девиц в метро он ежедневно встречал сотнями… «И как это я раньше не замечал, что у нее зубы кривые?» — подивился про себя Андрей. Подобные незначительные дефекты внешности, обнаруженные им, скажем, у Лавровой или Костюк, вряд ли могли сильно уронить их в его глазах. Но в случае с Завьяловой они почему-то приковывали к себе повышенное внимание Андрея, чрезвычайно вредя зарождению хоть какой-то страсти к девушке, заставляя вновь и вновь соображать: «Не вариант».

Ирина включила музыку, зазвучала романтическая композиция, и неожиданно для себя Андрей пригласил Завьялову танцевать. Нелепое предложение, на которое он получил согласие, закончилось так же нелепо — они начали целоваться. В общем, такого результата следовало ожидать, Мирошкин не первый раз этим приемом добивался интимной близости, но, танцуя с Ириной и не исключая подобного развития событий, он бы вовсе не расстроился, пойди все иначе. Было какое-то странное равнодушие: «Даст — не даст, все равно… Скучно как-то». Дала…

И это скорое «падение» бывшей однокурсницы его не порадовало — внезапно свалившийся на голову секс не вызвал эмоционального подъема. Напротив, осталось ощущение, что совершена ошибка, на душе было противно так, что хотелось рыдать. В дверь рвалась собака, где-то на кухне, гремя кастрюлями и шумя водой, возилась Татьяна Кирилловна — мать очередной партнерши (теперь-то неизбежно!) Мирошкина. Ужимки Завьяловой-младшей казались неприятными: какое-то время она вежливо поддавалась ласкам Андрея, а потом вдруг накинулась на него с таким азартом, что заклепки на ширинке джинсов, которые девушка буквально содрала с молодого человека, только чудом уцелели. Когда она разложила диван, постелила белье и сняла с себя одежду, увиденное также не вызвало сильного волнения. Сиськи как сиськи (у Лавровой были лучше, а у Ильиной больше), и он, честно говоря, после завьяловского платья на вручении дипломов ожидал под ним чего-то более значительного и интересного. Мирошкину казалось, что его обманули: «Еще и волосок почему-то на правой груди торчит… Темный! И вообще — ноги толстоваты (конечно, не Серкова) и зад здоровый, и…» Да что там было говорить — все обыденно. И секс был обыденный. Рутина! Ничего выдающегося в Завьяловой не было, все он про нее знал, ничего открыть не мог. Мысль о том, чтобы повторить, ему даже и в голову не пришла. Проговорив не очень убедительные фразы о том, что ему-де все очень понравилось — признаваться в любви было в тех обстоятельствах даже глупо, — Андрей с облегчением покинул квартиру на «Октябрьской».

Он не сомневался, что «отношения» с Ириной следует прекратить как можно быстрее, и для начала решил ей не звонить. Впрочем, так просто от нее отделаться не удалось. Завьялова как бы взяла на себя поддержание «огня» их «страсти», и через день после первого свидания позвонила сама. Она предложила сходить в Театр сатиры, куда, как оказалось, взяла билеты. На сцене лицедействовали Гурченко и Ширвиндт, пытавшиеся донести до зрителя философский смысл, вроде бы заложенный в пошлой пьесе Радзинского, а Андрей думал о том, что будет после спектакля. В антракте он выпил в буфете немного коньяку и в результате слегка воодушевился, наговорил Ирине колкостей, а возвращаясь в зал, с интересом разглядывал всех попадавшихся навстречу женщин. Завьялова была печальна, имела оскорбленный вид, но выяснять отношения не стала — и, по мнению Мирошкина, зря, «можно было бы все это разом прекратить» — а после представления завела провожавшего ее молодого человека домой и оставила в своей комнате на ночь. Ее отец был в какой-то командировке, а матерью Ирина видно крутила, как хотела. Оставшись спать с Завьяловой, Мирошкин «рекордов» не бил — вяло удовлетворил себя посредством девушки пару раз за ночь, причем в последний раз с ним случилось что-то непонятное — молодой человек никак не мог «кончить», а в какой-то момент почувствовал, что «слабеет». Мог получиться неприятный конфуз, но Андрей догадался закрыть глаза и представить себе Костюк во всей красе, после чего благополучно довел дело до конца. Наутро Ирина подала ему завтрак в постель, и, поедая вкусные завьяловские пирожки, Андрей подумал, что «его нынешняя», в общем, не так плоха и раз уж теперь у него все равно никого нет и быть не может — в связи с окончанием дачного сезона у Нины Ивановны, — то, почему бы и не повстречаться какое-то время с Иркой, поскольку у девицы имелись для этого условия, а она, похоже, соглашалась довольствоваться малым.

129