День учителя - Страница 113

113

Маша посерела лицом — была половина третьего дня, ребята трудились уже более пяти часов, а еще оставалось перевозить часть склада, станки и офис. За один день они явно не управятся. Она взглянула на Поляничко и Мирошкина. Те были смущены наглостью Куприянова, но молчали. Сменщик Андрей стоял, открыв рот. Маша отчаянно кивнула головой: «Хорошо, будем исходить из этих расценок. Только сегодня нужно обязательно перевезти станки и тюки. Коробки с документацией оставим на завтра». Куприянов понимающе улыбнулся: «Как скажете». Они корячились до восьми вечера, а потом хмурая Тамара Геннадьевна выдала им на троих шестьсот тысяч рублей — грустный Андрей, под строгим взглядом тетки, отказался от денег, пролепетав, что он-де «просто приехал помочь, «Роситал» — это почти семья» и так далее. «Ну, как знаешь, — спокойно произнес Куприянов, — семья так семья».

Когда они делили деньги, Поляничко с уважением сказал Куприянову: «Ну, Саня, не знал я, что ты сможешь вот так с ней… Надо же, за один день половину обычной месячной зарплаты получил. А Машка небось нам ничего вообще платить не хотела. То-то я смотрю, когда рассчитывала нас, накинула лишних пятьдесят тысяч. А Андрей этот — хитрая жопа, ему пообещали место экспедитора, вот он и запел: «семья», «просто так». Она и девок из цеха заставит на халяву пахать — они уже неделю как с работы на два часа позже обычного уходят. А завтра еще и коробки будут из офиса таскать — нас-то вряд ли позовут».

— Куда ты теперь, Серега? — Мирошкина мучил вполне шкурный интерес.

— Предложили место в охране на цементном заводе. — Поляничко поглядел на Андрея и с особым выражением в голосе добавил: — Одно.

Так Мирошкин остался безработным, имея в кармане чуть более миллиона. Впереди была бедность. Во время собеседования в конце августа в школе ему посулили для начала девятый разряд, что давало чуть более двухсот тысяч за восемь уроков в неделю — по средам и пятницам. В общем, негусто, и даже с учетом стипендии аспиранта выходило меньше его доходов в студенческие годы. Но директор пообещал ему скорое повышение до одиннадцатого разряда и предложил с будущего года взять в школе полную ставку. Мирошкин, не очень веря в возможность этого, все же обещал подумать и тут же выторговал себе отпуск в первые три недели сентября и справку о том, что работает в школе с июля. Последнюю его надоумила взять все та же Завьялова:

— Если получится, когда тебя зачислят на учебу, подадим в отдел аспирантуры, там у меня знакомые. Получишь стипендию за три месяца.

— Почему?

— Потому, что получишь. Ты не спрашивай, принеси справку, а дальше уж я сама схожу куда надо…

Кстати, идея с учебным отпуском также принадлежала ей. Теперь общение с Завьяловой стало казаться Мирошкину очень полезным. А еще после вступительных экзаменов в аспирантуру она поила его чаем у себя на кафедре и ни на что, казалось, уже не претендовала, хотя никогда не упускала возможности проходя мимо коснуться мирошкинского плеча или во время чаепития как бы невзначай положить руку на его колено. «Хорошо иметь такого советчика, — подумал Андрей о Завьяловой, когда прочел в глазах подписывавшего ему требуемую справку Гордона восхищение наглостью молодого коллеги. — Даже этого жука поразил». То, что Гордон — жук, Мирошкину открыла тоже Завьялова: «Да он взяточник! Об этом у нас на кафедре говорили. Пару лет назад взял с одного родителя два миллиона за то, чтобы его дочурку из школы не выгнали. У той сорвало крышу… В общем — «бойз, бойз, бойз». Она целую четверть прогуляла, вот и пришлось ее папе раскошелиться. Правда, говорят, если Гордону попадется действительно талантливый ребенок, то его в школе и холят, и лелеют, и причем совершенно бесплатно. Он считает, что платить должны богатые дураки». Ну, что ж, эта позиция даже вызвала тогда у Мирошкина невольное уважение. Два миллиона за такой пустяк! Еще два года назад! Сейчас это, в общем, не так чтобы и очень много.

Свой миллион Андрей почти потратил за одну неделю — купил новый свитер, осенние ботинки на тяжелой подошве и еще одну пару левайсовских джинсов — надо же приодеться к началу карьеры учителя. Осталась какая-то мелочь — хорошо, родители подарили Андрею пару сотен тысяч в честь зачисления в аспирантуру. Никакого послабления Мирошкины-старшие после окончания их сыном университета в итоге не ощутили. Они знали, что зарплата учителя низкая, стипендия аспиранта тем более, а жить Андрей будет в Москве, — в общем, все осталось по-прежнему: они оплачивали комнату в квартире Игнатовой и изредка подкидывали сыну денег на питание. Впрочем, финансовое положение родителей к тому времени стабилизировалось. С сахаром, правда, было покончено — теперь Иван Николаевич занялся издательским бизнесом, они с компаньонами открыли типографию, нашли парня, который мог делать макеты… Слегка помучившись по поводу своего «паразитарного существования», Андрей Иванович, так теперь звали вчерашнего студента его ученики в школе, успокоился, решив, что он обязательно найдет дополнительные источники дохода и наконец слезет с родительской шеи. Учительствовать он тогда планировал максимум год.

Стремление зарабатывать стимулировалось еще и желанием вернуть Костюк. Она не выходила у него из головы. Проезжая в метро, Мирошкин высматривал Настю среди пассажиров, мечтал случайно встретить на улице, один раз даже приезжал к ее дому и допоздна сидел у подъезда. А еще пару раз она ему снилась, и это только были те два раза, когда он смог запомнить сны, и потом под впечатлением увиденного грезил о ней уже наяву, перебирая в памяти подробности приснившегося еще несколько дней. Думал он о Костюк, казалось, беспрестанно: «Где же она? Что с ней? Не передумала ли? Почему она меня бросила? Потому что я беден и бесперспективен? Потому что у меня были бабы до нее и я ей рассказал про Лаврову? Ох, какой дурак! Или потому, что она до сих пор любит другого, того, который обращался с ней по-свински? Ах да, она же сама сказала. Ну, почему по-свински? Просто не замечал ее, и все! Еще один дурак! Нет, не бывает такой любви. Не может она его так долго любить! Возможно, я ей просто надоел! А вдруг она передумала и теперь боится позвонить? Стесняется. Вчера по телевизору показали «Утомленные солнцем», а мы его смотрели в кинотеатре вместе. Может быть, она вспомнила обо мне? Позвонит ли? Каждый борется за свое счастье, и если человек по-настоящему этого желает, он обязательно позвонит. Тем более что она сама виновата. А может быть, она этого не делает из гордости? Но почему тогда я еще больше должен унижаться и звонить ей сам? Господи, как же было бы хорошо, если бы она позвонила! А может быть, она ищет повод? Мой день рождения? Она знает, когда он. Но до него еще так долго. А так ли она мне нужна? Нет, нужна, нужна! Она — лучшая! Как жаль, что она сегодня не со мной! Как жаль! Почти как у «Браво»? «Как жаль, что ты сегодня не со мной». Как жаль! Как жаль! Как жаль! Как я был счастлив с ней! Как плохо без нее!»

113